На высочайших вершинах Советского Союза - Страница 83

Долго и молча пили чай.

10 августа. С рассветом иду на Черную гору.

На подъеме трещины еще легко проходимы. Обогнал раменских носильщиков. У подъема к лагерю оставил рюкзак, предварительно вытащив из него и распределив по карманам, чтобы не спутать, послания к Воронову, накладные Сармину и пр.

Начальство уже встало, сидит в палатке и развлекается чайком. Солнце только начинает освещать вершины.

Долго читали письма и писали ответы, наконец двинулись в путь.

Пришлось обходом забежать за рюкзаком, и на леднике я догнал плетущуюся тройку. Едва-едва передвигая ногами, пересекли ледник.

Над перевалом оказались трещины. Связались. «У меня конь здоровый», — шутит «Тяжпром», указывая на Воронова. На подъеме пошли совсем нога за ногу. Через десять — пятнадцать шагов отдых, ибо у обоих «сердце заходится…».

Падающие с верхних скал камни произвели на моих спутников удручающее впечатление. На неважных местах, а таких немного, ибо носильщики исключительно хорошо проторили тропу, охраняю всех начальников по очереди.

Еще немного и перевал. Вниз пошло скорее, да и я тяну довольно крепко.

На ледопаде при виде глубоких разинувших пасти трещин начальство совсем присмирело. Робко переставляют ноги. Подавленные впечатлениями, еле выбрались на ровное место.

Здесь уже я потянул их покрепче. Когда пришли, Воронов высказался, что, мол, по ровному участку я, кажется, тянул их слишком резво.

Прием в лагере исключительный. После показа образцов — чай и закуска. Воронов обязательно пожелал добраться сегодня же до нижнего лагеря. Начались уговоры и перечисления всех ужасов дороги в нижний лагерь. Уговорили, намекнув об обеде, изготовленном специально для них. Остались.

Много разговоров о работе: говорит больше Воронов и в несколько шутливом тоне. Сармин упорно отмалчивается.

Николай Михайлович молодец, прямо заявил, что их жила не имеет промышленного значения и что он немедленно кончает работу на ней.

Воронов внимательно посмотрел на него, по план одобрил.

Наобедались так, что шевелиться стало трудно. Вечером начальство от ужина отказалось. А я в уютной палатке Николая Михайловича долго пью чай и веду разговор.

11 августа. С рассветом идем вверх с Сарминым и двумя носильщиками («свита» Сармина, несущая его вещи). Чуть облачно и тепло. Взяли хороший ход. У ледопада Сармин запросил пощады.

Выше ледопада распрощались. В назидание Сармин сказал:

— Вы там нажимайте!..

Я улыбнулся.

Андрея еще не видно. Спуск пришлось прорубать. Лестница едва держится. Спускаться жутко.

Облака полезли гуще. Хорошим шагом подошел к лагерю. В большой палатке бурное производственное совещание. Сегодня простой: нет буров. Все забойщики идут вниз. Отправлено послание с требованием поднять на Стену кузницу — это единственный выход из тяжелого положения. Гордей ушел ругаться с Сарминым.

Пришли пять носильщиков с амонитом и письмом в решительном тоне от Миляева.

Я ухожу прорубать ступени, прочищать траншеи. В усердии порвал ледорубом штаны.

Пошел снег. Все кругом заволокло снежным туманом. Вечером спим на богато разостланных полушубках в большой палатке.

13 августа. Птенчик с усердием рубит с утра. Носильщики что-то очень долго не появляются. Утро ветреное. Кругом все в густой желтоватой дымке.

К двенадцати часам подошли четыре забойщика, носильщики и… кузнец. Вот это хорошо.

Принесли письма. Но лучше бы их, не было. Краткое и бестолковое сообщение о том, что с ребра Дых-тау при осмотре пути сорвался московский художник, мастер-альпинист Александр Малейнов. Труп был найден вечером у подножья.

Погиб Шурка?!! Глаза застилает, а рука невольно сжимается в кулак. Шурка!..

Тут же целая пачка соболезнований Андрею.

Пришел Птенец. Молча передаю письмо с горестным известием.

Решили написать Андрею на Рама, чтобы он шел в юрту, ни о чем пока не сообщая.

Вторую записку адресовали ему же в юрту. В ней робко написали, что если он захочет, пусть не раздумывая едет в Москву… (Не умею я эти штуки писать…).

В Тамынген он, видимо, спустится 16 августа. Написали Миляеву, просили встретить Андрея теплее. Наверное, там тоже будут письма…

Опять погибла прекрасная молодая жизнь! Тяжело и дико… И наверняка, почти наверняка, по ошибке, по глупости окружающих.

Есть послание от топографа Константина Дмитриевича, просит поставить вехи на вершине Стены. Уже поздно, да и охоты после тяжелого известия нет никакой. Однако и сидеть невозможно…

Взял ледоруб и пошел рубить ступени. Рубил долго и исступленно. Руки намозолил так, что плохо гнутся. Уже совсем темно. Птенец кричит: «Кончай». Кончил. Вырубил около 90 ступеней.

Долго сидим у костра, ожидая запоздавший ужин (он же и обед).

Эх, Шурка!..

14 августа. Ветреное утро. Хмарь немного разошлась. Довольно рано пришли четверо забойщиков во главе с Гордеевым. Кузнец заправляет буры в новой кузнице.

Птенец рано ушел рубить ступени, просил через три часа его сменить.

После обеда иду сменять Птенца. На этот раз он прорубил действительно хорошо ступеней 75. Увидев меня, ни слова не говоря, пошел обедать. Вскоре показались забойщики. Быстро рублю, чтобы они могли пройти. Прорубил сильно оползшую тропу.

Оказалось, что ступени, вырубленные еще сегодня Птенцом, зверски заплыли. Прорубаю их, а затем уже свои. Кроме того, спустился к нижней траншее, вырубил и ее.

Управился лишь к заходу солнца. Коханчук взрывает уже в сумерках.